СУМРАЧНЫЙ ФОРУМ

Объявление

Форум вновь заработал!Ждём старых и новых участников!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » СУМРАЧНЫЙ ФОРУМ » Поэзия и проза » Мое. Главы. Отрывки.


Мое. Главы. Отрывки.

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

Сборник шизофреника простого аморального

Можно говорить о чем угодно, можно жить чем угодно… Можно искать эту готику во всем. В тех кирпичах, окутанных туманом, о том, что всегда было, но чего нет. Параноидальные мысли. Их слишком много. Как самоубийц. Они больные, они теряют не успев как следует поиметь жизнь, а это не правильно. Таких не любят. Я не люблю московские кладбища. В их запустении слишком много любительской скорби. Того ширпотреба, что хватает на улицах. Живые трупы, мертвые люди. А кто я? Живу смертью или умираю от жизни. Они ненавидят, а мне все равно. Их артерии легко рвутся. Спасаю или убиваю? Может, я слишком добра к ним? Они все равно умрут. В оглушающей ли музыке или в этом здании, умирая от туберкулеза, выплевывая свои легкие. Оно старее меня, тебя, всех. Живя, где – то в центре Москвы, оно медленно взирает на тебя, переваривая в себе тех, кто попался, тех, кого уже почти нет. Они лишь догадываются, что я здесь, где-то рядом. Все равно ли им? Нет.. Им страшно умирать. Всем страшно. Мы не можем говорить о чем угодно. Мы не можем жить чем угодно. Сраная готика.

Вы думали о плоти? Как красиво кусочки плоти оседают на руках. Мы художники такие же как все, но другие. От этого тошно и даже вечный лес не может затмить этого тошнотворного чувства. Просто бежишь и думаешь. От кого бежать или для чего - от злости или от привязанности. От животной мысли принадлежать ему. Бесконечная охота. Но мы кайфуем от этого и врем сами себе. Я ненавижу его. Пожалуй, я убью его, но позже. Когда - то он убьет меня. Но я хочу бояться, я хочу бежать, как его жертва. Я хочу споткнуться, упасть и быть убитой на стуле в вонючем сарае. Тогда мои куски кожи будут оседать на его руках. Когда - нибудь я обязательно убью его.

Глаза у них не такие - паранойя занимает не последнее место. Где правда, а где насмешка? Ненавижу их. Они психи. Простой олигофрен или шизик. Не добрые, не злые - они не меньше ненавидят нас. Главное, не верить и не врать. Что за ген у них в голове? Я боюсь тех, кто жаждит их удовлетворения. Им не нужна наша жизнь, но у них глаза убийц. Не нужна наша любовь, которую жаль тратить на таких, как они. И если тебя прижали к стене, то не значит, что повезло.
Но я хочу знать почему. Почему они это совершали. Сажали на крюки, заставляя есть себе подобных. Почему их возбуждают недавно разложившиеся тела юных мертвецов. Кому они молятся?

Иногда я вижу их на кладбище, но редко. Пафосные одежки и сраный черный макияж на всех доступных частях тела этих незрлых ублюдков. Им нравится их понимание полного непонимания. Онанируя над порнушкой в своей обклеенной постерами комнате и крича Ave satanas в виртуальном пространстве они похожи на овец, боящихся своего возжелания волка. Иногда меня забавит желание этих овечек прийти на кладбище - страх и интерес движут ими. Но реально ли они хотят того, зачем приходят? Хотят ли войти в эти разложившиеся тела и кончать на многовековые косточки... Быть кем - то и никем. Со всеми и против себя же. Любить черные розы и бояться получить их от смерти. Обрести крылья не взирая на веру в своих лживых богов. Кровь никогда не омоет их.

Открыть ворота куда-то, не надеясь на ключи и закрытые ставни. Вызывать дьявола, уповая на бога. Рисовать свои пентограммы чужими руками. Они думают, что впускают дьявола, омывая божество кровью крыс и падали. Что же за бог, принимающий такие жертвы. Открывайте же ворота, бараны.Карусель для бедных и развлечение для глупых. Хватит клонировать друг друга, выражая общую индивидуальность. Смотреть и блеять, как стадо. Открывайте же ворота, бараны. Только нечего скотине на кладбищах пастись. Не любят вас проклятые боги.

Я не люблю спать и ненавижу сны. Они дают то, что никогда не было и не будет. Они для мазохистов. Они для уродов, каких полно на этом свете, но не для меня. Им нравится гадать их, вникать в ту суть, что навсегда закрыта для них. Боль…Боль…Боль…Сны – это смерть.
Вам нравятся чувствовать себя хозяином того, чего нет. Вам нравится быть хозяином боли и страха, но я ненавижу вас, таких серых и маленьких в своей грандиозно построенной вселенной. Чувство марионетки плохо заделывают щели собственной недостаточности.
Гадалки, маги, колдуны выползают из щелей, как тараканы, желая подавится людским говном и вашей властью.
Меня бесят те, кто думают, что могут оседлать собственные сновидения, вгрызаясь в плоть анархизма интернета. Им нравится проникать в чужие сны и жить там, плодя свою фантазию. Нравится владеть ситуацией. Они занимаются в несуществующих реальностях, скачивая чертовы тренинги. Боюсь ли я? Хочу ли я? Мечтаю ли я о нем? Желаю ли быть пленницей в собственном кошмаре? Хочу ли не просыпаться под его взглядом, пронося сон в реальность. Боюсь ли я быть убитой там и проснуться с дыркой в брюхе? О, да…

0

2

Halloween.

''Тимми, мой маленький Тимми! Сегодня я наряжу тебя в Джека. Джека - Убийцу. Но только на день. Только на день.''
Люди - странные штуки. Весь год они боятся убийц, педофилов, маньяков, нечисть и подобных тварей. И лишь один день в году людьми словно завладевает потусторонняя сила, возрождающая в них истинных убийц, оголяя лицо боли, гнойные язвы всего племени человеческого.
Я усмехнулась. Лёжа на кровати, я, как тюремщик, оставляя засечки на стене каждого прожитого *нового* дня. Сейчас меня действительно беспокоил тот *некто* на кладбище. Он был там. Я не могла не почувствовать его при въезде в город. Я не могла не почувствовать его, когда бродила по городу ночью. Но это был не он, что делает его не менее опасным, но и не простое зверье. Нет. Что-то другое, но что? Единственное, что я про него знала, так это то, что он - охотник. Мы с ним слишком похожи, чтобы уживаться на одной территории.
-Чертов сукин сын! - заорала я и метнула тесак в стену, - сукин сын, - повторила я уже спокойнее.Ну что же, поборемся за тихое местечко.С этими словами я вышла из комнаты.Ох, если бы я знала..Если бы я только знала...
''Тимми, Тимми!Пришло время снимать маску!Тимми!''
На улице, как и ожидала, было полно народу: убийцы и нежить всех мастей и пород смотрели на меня сквозь призму детских глаз.Я чувствовала еще чей-то взгляд. Тяжелый и голодный.''Кто же ты?кто?''Я вздрогнула, почувствовав, что кто-то схватил меня за ногу.И шумно выругалась, когда узрела перед собой черного человека.
Этот ублюдок просто просил милостыню.Приехав из Нового Орлеана и привезя с собой кучу дерьма своего культа. Такие, как он любят позвонить в колокольчики и бубенца, но в современной жизни оказываются такими же ненужными, как пуританские общины в центре Нью-Йорка.
- Вы ангел. Вы похожи на ангела, мисс. И будь проклята моя черная задница, если я ошибаюсь.
-Милосердие не входит в круг моих достоинств.
-Дайте старику пару монет, и я расскажу вам про зверя.Он любит обламывать крылышки таким маленьким ангелочкам, мисс.
''Тимми, Тимми! Я крепко накажу тебя! Ты носишь маску Джека!Джека - убийцы!Ты не снял ее вчера!Тимми, Тимми, я накажу тебя! Ты не играешь - ты убиваешь!''

0

3

Некоторые дороги приводят в ад.

- I believe youuu....Ooooy...My babyyy.... - Я вовсю глотку подпевал старику Боби и, казалось, что нет ничего лучше на свете, чем пустынное шоссе, холодное пиво, старый кадиллак и эта поющая задница Боби.
Мою жизнь можно сравнить с этим шоссе: в ней много поворотов и, порой, я сам не знаю куда она меня занесет. Просто едешь вперед, периодически нажимая на тормоз и наслаждаясь любовью дорожных шлюх. Так было всегда. Даже 20 лет назад, даже в том вечер. Память, которую хотелось бы задушить, по-прежнему с усердием садиста рисовала мне мой черный харлей и группу таких же чертовых кретинов, как я. Это было 20 лет назад, и у меня больше нет харлея и прежних вонючих дружков. Но я помню их так же хорошо, как и тот засраный городок. Он давно вымер, черт его подери. Лишь пара лачуг и гнилые сараи. Опять я уступаю своей памяти. Я снова проиграл ей. Это было 20 лет назад. Мы пили дерьмовое пиво, разъезжали на байках, наводя ужас на маленькие города. Мы трахали баб фермеров, банкиров, легавых. Мы трахались, пили и были свободными. Мы продали душу проклятому шоссе.
Вечер пятницы 9 июля был одним из тех, когда кровь стучит где-то в яйцах и хочется орать во всю глотку. Пиво и пекло делали свое дело. Закат окрашивал приближающийся город в багряные цвета, делая его похожим на обложку старых фильмов ужасов. Знаете, где зомби и разные подобные ублюдки хотят сожрать ваш затраханный страхом мозг. В этот вечер мы стали такими же ублюдками.
У нее были светлые кудри, пронзительные глаза и красивая попка. Этот ангелочек не просто возбуждал - он сводил с ума, заставляя наши члены решать за нас её судьбу.
- Эй, Дюк, попробуй ангелочка.
- Дай мне напиться у тебя между ножек, красотка.
Мы распяли ее на полу в каком-то сарае, засранном куриным пометом. Нам было срать на окружающее дерьмо. Перед нами была ее дырка, задница и рот. Мы драли ее во все места, поливая пивом. Она текла, как ====, а мы были ее кобелями, своими криками подзадоривая нас. При воспоминании об этом мой член набухал, и я снова и снова дрочил,забрызгивая руки своей же спермой. Я знал, что ни одна шлюха в мире не сможет доставить мне столько же кайфа, как тот ангелочек. В ней было столько нашей спермы, что она вытекала обратно. Мы пили и ржали, глядя как ангелочек ползет к своей лачуге. Мы не убили её.
Я резко заткнул свои воспоминания, так как увидел на дороге какую-то блондинистую сучку. Она голосовала. Шоссе подсунуло мне что-то новенькое.
- Привет, красавчик, - сказала она, когда я опустил ветровое стекло, - ты ведь не откажешься познать удовольствие, - прошептала она, ласково проводя рукой по моим волосам, - я говорю серьезно. Поедем, я отведу тебя, и ты отведаешь райский плод.
Я оценивал ее, пока она несла привычный бред. Эти слова мне говорили постоянно разные шлюхи: мулатки, корейки, японки - я люблю разноцветных.
- Ладно, поехали.
Она запрыгнула в машину. Я ухмыльнулся ее проворности. Крашеная блондинка, моложавое лицо. Что же, посмотрим как ты будешь прыгать на мне. Она коснулась меня губами, шелковистость кожи будила во мне желание. Я уже серьезно подумывал трахнуть ее прямо в машине, но она была непреклонна. Это забавляло.
Через 10 минут мы наконец-то приехали на место. Дом не поражал великолепием. Обычная развалюха. Он больше походил на нечто полуживое и больное. Изнутри данное место казалось более обжитым. Конечно, она повела меня прямо в спальню, которая была большой и при наличии минимума извращенной фантазии ее можно было назвать даже уютной. Был еще запах. Он портил все и заставлял бежать без оглядки. Но яйца как всегда пересилили всю силу воли.
Я знал, что в комнате мы не одни. Я чувствовал это. Но меня это совершенно не трогало - гораздо важнее было сейчас дать этой суке уродливое подобие ласки за то, что бы потом затолкать ей член по самые гланды. Она была изощренной на ласки. В комнате становилось все темнее. Старый джаз ласкал слух и убаюкивал. Разгоравшаяся во мне страсть погружала в блаженство. Она достала черную ленту из вельвета, и не успел я удивиться, зачем этой шлюхе понадобилась лента, как широкая полоса ткани закрыла мне глаза. Лента уничтожила остатки приличия. В пьянящей темноте я трахал ее тело, вводя член все глубже и глубже. Пальцы запутались в ее волосах, держа ее голову, а в меня впились ее губы, впились, как укус. Я понял, что это не та. Не та шлюха, которую я подобрал на шоссе. Глаза же этой как будто прожигали насквозь. Было странное чувство дежавю, но я гнал его яростью и страстью. В своем желании я готов был раздавить, задушить, порвать ее. Казалось, моя грубость не вселяла в нее страх. Она смеялась над мной. Я не видел, не слышал, но чувствовал это. И мне хотелось умереть. Я кончил в нее, загнав член как можно глубже и сорвал повязку. В комнате была непроглядная ночь, но я видел ее усмешку. В голове стучала только одна мысль:*это моя дочь. моя дочь!*. И Джейсон, Гроза Джейсон умер до того как в воздухе мелькнула сталь.

0

4

the end?

Конец. Глаза убийцы. Чувствуешь запах своей смерти? Это только мечта, быть узнанным. Хочешь контролировать моё тело и хочешь оставаться в тени. Посмотри мне в глаза. Посмотри в глаза убийце и увидишь свой грех. Все руки в дерьме, в моей крови.
Удар. Сознание. Удар. Полёт. Острый угол.
- Мне нравится как ты летаешь, детка. Давай - ка повторим.
Слепая боль. Удар. Кровь.
- Смотри как ты красива. Ты вся в крови.
Захват. Падение. Боль.
- Тебе не нравится? Ты врешь. Я не люблю, когда ты врешь. Это грех.
Плевок в лицо.
- ====, у меня все руки в твоем дерьме. На! Жри! Жри свою кровь, мразь. Давай. Вот так.
Тошнота. Кровь. Оргазм.
- Ты заблевала весь пол, птичка. Скоро ты начнешь блевать кровью, и я заставлю тебя кончить, тварь. Мне нравилось идти по твоему следу. От тебя несло течкой. Ты сама звала меня. И теперь я твой.
Ухмылка. Дым в лицо. Пальцы, скользящие вдоль тела.
- Твои глаза. Чёрт, они настолько уродливы! Тебе кто-нибудь говорил об этом? Тебе говорили, какая ты уродина?
Удар. Язык на моем зрачке. Блевотина.
- Дорогая, тебе не нравится наша прелюдия? Ты - эгоистичная дрянь. Я хочу чувствовать как ты хочешь меня. Возбуди же меня. Давай.
Тело у стены. Пальцы на клиторе. Оргазм.
- Потаскуха.
Удар. Стена. Это конец.
Когда все смешивается в одну точку и лицо на полу в собственной блевотине,понимаешь насколько ты ничтожен.По уши в собственном же дерьме. Хочется подохнуть, но не можешь. Когда моя ублюдочная жизнь - больше не моя. Тогда понимаешь две простых истины. Жизнь и смерть - это ничто. Всем правит Бог. И Бог этот - Боль.
Взгляд зверя сквозь пелену дыма.
- Ты еще не сдохла? Вот это сюрприз.
Мое лицо с легкостью отрывается от пола. Он поднял меня за волосы. Мне больно? Приказ говорить.Надеюсь, это мои последние слова.
- Я люблю тебя.

0

5

Кто ты?

Когда кончиками пальцев ощущаешь мягкое сукно, все чувства обострены до предела. Тонкий, острый картон летает по столу, рассекая воздух и чужие иллюзии.
- Сколько? Всё на кон.
- О да, моя детка, ты в самом пекле грехов, ты в аду. Что такой ангелочек как ты, делает в эом гадючнике?
- Я не ангел
- Ставлю все.
Мелькнула сталь.
- Давай - давай, вонючая ты задница, неси мне это чертово пиво!
- Жри сам свое дерьмо, сукин сын.
- ====...Мой маленький котенок.
Голос его звучал как-то странно, точно парню накинули удавку на шею и не потрудились снять. Впрочем, странным был не только голос.
- Сделай погромче. Эй, жирный идиот, сделай погромче радио!
Бледная кожа, запавшие щеки и тонкий нос. Кто ты? Дорогой, у тебя лицо покойника.
- Я трахал ее. Да - да, Дэн, я трахал твою жену, я трахал твою мамочку, я трахал твою бабушку, твою сестру. я даже твою собаку трахал.
Жили на нем только глаза. Светлые, почти желтые. Такие глаза подошли бы..
- Ангелочек, о чем ты думаешь?
- Она хочет тебя, сукин ты сын. Чего ты ждешь?
-Заткнитесь!Заткнитесь вы, оба!
Короткие темные волосы. Не хватает только бородки клинышком. Он напоминал мне Мефистофеля из детской вонючей книжке. Вам с удовольствием дадут ее в мой первой семейке ''Смотри, Ева, ты смотри внимательнее. Это дьявол.'' Я усмехнулась.
Карты - это один из моих грехов. Наверное, самый невинный. Эти дерьмовые забегаловки были полны дыма и пьяных официанток, которых трахали прямо на немытых столах. Свет не мог здесь существовать. Он рассеивался в клубах дыма, растворялся в глотках вместе с пивом, прятался в вагинах шлюх и исчезал в его глазах.
- Не торопись.
- Что за черт тебя принес?
- Ты можешь увидеть
Сарказм очертил его лицо, делая еще более схожим с Мефистофелем. '' Ах, Ева, Ева! Не совершай ошибок..будь внимательна..'' Не знаю, кто вел меня, но это был точно не Бог. Мой нимб покрывался ржавчиной, крылья опадали с каждым шагом, а ангелу хранителю уже заколебало печься о моей заднице. Очнулась я только в вонючей кладовке. Мило. Он не делал резких движений. Обманчивое спокойствие притаилось в его зрачках. Не смотря на это мне хотелось орать, как героине ужасов 60-х. Он всего лишь сделал шаг ко мне. Не знаю на что он рассчитывал, но его надежд я не оправдала - пнула ногой, и он прижался к стене, а я рванулась к двери. Но не успела. Он догнал меня,, толкнул в спину и навалился сверху. Этот идиот не поражал своим телом и казался хрупким, но и это оказалось обманчивым. Я пыталась орать, но все бессмысленно - он успел закрыть мне рот ладонью, причем так, что я и мычать не могла, но слышала его шепот и чувствовала как он улыбается.
- Тебе повезло. А это на память
Пальцы стремительно приблизились к лицу, а я, еще не успев сообразить, в чем дело, инстинктивно дернулась, защищая лицо. Острая боль мгновенно обожгла мне шею. Хлопнула дверь. Я одна. И я сижу на полу. И от шеи по ключице на грудь стекает что-то теплое. Моя кровь.
***
Вскоре.
Он взял меня за подбородок и повернул мою голову так, чтобы увидеть порез на шее, провел по нему пальцем. Я поежилась. Он усмехнулся, но подбородок отпустил.
- Значит мы подружились.
Его глаза выразительно смотрели в мою душу, при этом двигал челюстью, точно жевал, затем губы его приоткрылись, и я увидела бритвенное лезвие, он виртуозно играл им языком.
Зрелище завораживало даже меня.
- Чтоб ты проглатил его и сдох. Интересно, ты будешь мучиться или это произойдет мгновенно?
Вместо ответа он схватил меня за волосы и стал целовать со своим дурацким лезвием во рту, я все время чувствовала его, вкус стали и крови.
- Скажи - кайф? - спросил этот урод, отстраняясь.
- Кругом одни психи.
В отместку он лизнул шрам на моей шеи и заявил:
- Ты прелесть
- Кто ты?
- Твои грехи, ====, твои грехи.

0

6

Глава 7. Город

В холодные, дождливые дни телефонные провода необычно гудят, как будто содрагаются от чужих сплетен, идущих по ним, ужасаясь в молчаливом крике от голосов, приносящих с собой то радость, то слезы, то страх…Вы замечали сколько птиц всегда сидит на телефонных проводах? Возможно, они слушают наши разговоры. Но о том, что услышли, они молчат. Город всегда бережно хранит свою тайны, но телефонные провода знают их все.

Миссис Бейбс давно уже старуха, обрюзгшая, страдающая диабетом и больными ногами,но именно она хранила все городские предания и сплетни последние 50 лет. Она знала про все кражи, пьяные дебоши, редкие убийства, совершающиеся в городе. По сути она жила жизнью города, питалась им. Эта семидесятилетняя старуха редко выходила на улицу, все чаще сидела у окна с телефоном и биноклем, вынюхивая, отсеивая новые сплетни. Сейчас же ее глаза бесцельно бродили по дождливой улице, а мысли были лишь об одном – главное не опоздать на кладбище, потеря единственного сына у четы Маркусов лишний повод насытиться новыми слухами и одним глазком взглянуть на обезображенное тело. Она сняла трубку. Два женских голоса (она сразу определила, что это Молли и Джейн – две старые перечницы, закадычные подружки, которые ждали мужей после работы и ходили в гастроном за бакалеей в полдень) говорили о том, как обнаружили тело несчастного, с разодранным горлом и выпотрошенными кишками. Она сидела тихо, затаив дыхание, чтобы они не услышили ее присутствия на линии.

Отцу Морису уже исполнилось шестьдесят. Седые волосы, голубые, но уже померкшие глаза. На похоронах он служил спокойно и всегда быстро. Его любили больше прочих служителей церкви. Джош, вонючий проповедник, был старым лицемерным ублюдком, мнившим себя миссией, а Питер из церкви Вознесения казался просто чокнутым, любившим прыгать на похоронах в могилы. Многие сомневались, что обрюзгшие щеки, дрожащие руки и вздутые вены происходят от усердных молитв, скорее от тихого пьянства. Но никто его не винил. Мир таков, что в нем редко встретишь святых. И сейчас, глядя на себя в зеркало и наливая дрожащими руками очередную порцию виски, отец Морис раздумывал о вечном делении добра и зла. Он прекрасно представлял себе, что такое добро – бог, рай и ангелы. Добро – это его церковь, механизм которой медленно крутился, соединяя и перемалывая все грехи и мелкие грешочки в одну бесконечную, возносящуюся к небесам симфонию зла. Но что такое зло? Он, как истиный католик, хотел сражаться с ним. Но только сражаться было не с кем – зло многолико, и все лики были смазанными, обыденными, непонятными, малоразличимыми. Стакан тихо упал на ковер, разбрызгивая свое содержимое, въедаясь в шерстяную плоть. Отец Морис тяжело поднялся, швырнул стакан в угол и подошел к окну. Дождь, казалось, не собирался заканчиваться. Тяжелые капли разбивались на стекле, оставляя за собой подтеки соленой воды. Серость, туман и холод. Он открыл ставни и всматривался в даль, вспоминая свое детство, походы в церковь, свою мать, которая любила повторять в минуты редкой трезвости, смотря по кабельному очередной выпуск криминала – Морис, сынок, запомни, в этом сраном мире есть злые люди, по настоящему злые, мы редко узнаем о них самих, но видим то, что они сделали с нами. - Она подохла от рака в 35. Глубоко вздохнув, отец Морис, старый пьяница, закрыл окно. Лежа в кровате и размышляя о завтрашних похоронах, о маленьком Дэнни с разорванными ранами, о закрытом гробе, о той чаще, где нашли висящее на ветвях тело ребенка, он ясно понял, что знает что такое Зло.

Город просыпается рано, задолго до восхода солнца. Он просачивается сквозь наглухо заколоченные двери и открытые настежь окна, проникает в разум молочника, развозящего утреннее молоко в домик мистера и миссис Тингл, выблевывается первым завтраком у новенького копа при виде очередного трупа. Он не видит различий между малышом Майки, играющим в роботы и мальчиком Дэнни, которому заклеивают глаза дешевым клеем, чтобы он не моргал на собственных похоронах.

0


Вы здесь » СУМРАЧНЫЙ ФОРУМ » Поэзия и проза » Мое. Главы. Отрывки.