Это эссе хорошо характеризует мировоззрение Лавкрафта и его связь с Ницше:
НИЦШЕАНСТВО И РЕАЛИЗМ
Говард Филлипс Лавкрафт
Что касается такого качества, как превосходство и самообладание в условиях затруднительного положения, я полагаю, что оно является результатом влияния скорее наследственности, нежели окружающей среды. Оно не может быть приобретено через культуру личности, хотя культура определённого класса, систематически прививаемая в течение многих поколений, несомненно имеет тенденцию в известной степени обнаруживать подобное достоинство, которое заставит этот класс порождать более высокое среднее число доминантных личностей, чем некультурный класс равной количественной величины.
Сомневаюсь, будет ли это возможно – создать какой-нибудь класс, достаточно сильный, чтобы постоянно оказывать влияние на обширную группу подчинённых, поэтому я понимаю неосуществимость ницшеанства и сущностную нестабильность даже самых сильных правительств. Нет такой вещи (и никогда не будет) как хорошее и постоянное правительство среди пресмыкающихся, жалких тварей, называемых человеческими существами. Аристократия и монархия наиболее эффективны в развитии лучших качеств человечества, выраженных в достижениях вкуса и интеллекта; но они приводят к чрезмерному высокомерию. Это высокомерие, в свою очередь, неизбежно становится причиной их упадка и гибели.
С другой стороны, несомненно, что демократия и охлократия точно также завершаются упадком и крахом из-за недостатка какого бы то ни было стимула для индивидуального достижения. Может быть, они могут длиться дольше, но так происходит, потому, что они ближе к изначальному животному или дикому состоянию, из которого цивилизованный человек должен частично развиться.
Коммунизм – характерная черта многих диких племён, тогда как абсолютная анархия – это норма среди большинства диких животных. Мозг белого человека-животного развился до такой стадии, что бесцветное равенство более низких животных переносится им болезненно и для него невыносимо; он требует индивидуальной борьбы за сложные состояния и ощущения, которые могут достичь лишь немногие за счёт многих. Это требование будет существовать всегда и никогда не будет удовлетворено, поскольку оно делит человечество на враждующие группы, постоянно борющиеся за превосходство и последовательно обретающие и теряющие его.
При самодержавии мы можем быть уверены, что массы однажды свергнут его, а при демократии или охлократии – что однажды её свергнет какая-то группа умственно и физически высших личностей, установив более или менее устойчивое (но никогда не совершенно постоянное) господство, либо оказываясь на высоте положения, в то время как люди пребывают в состоянии «игры» друг против друга, либо благодаря терпению и умению концентрировать власть, используя в своих интересах леность большинства. Одним словом, социальная организация человечества находится в состоянии постоянного и неискоренимого неустойчивого равновесия. Само понятие о таких вещах как совершенствование и справедливость является иллюзией, основанной на тщетных надеждах и утрированных аналогиях. Нужно не забывать, что нет никакой реальной причины чего-то ожидать, в особенности от человечества; добро и зло – это локальные уловки (или их недостаток), но в любом случае не космические истины или законы. Мы называем вещь «хорошей», потому что она поддерживает определённые незначительные человеческие состояния, которые нам почему-то нравятся, тогда как разумно предположить, что всё человечество – это зловредный паразит, которого нужно было бы извести как крыс или комаров ради пользы планеты или вселенной. Нет никаких абсолютных ценностей во всей этой слепой трагедии механистической природы, ничто не является ни хорошим, ни плохим, но просто оценивается с абсурдной и ограниченной точки зрения. Единственная космическая реальность – бессмысленная, непреклонная судьба: автоматическая, аморальная, нерасчётливая неизбежность.
Единственная, воспринимаемая нами как человеческими существами, шкала ценностей основана лишь на облегчении муки существования. Больше всего заслуживает похвалы то, что наиболее искусно способствует созданию объектов и состояний, лучше всего приспособленных к уменьшению боли жизни для наиболее чувствительных к её угнетающим и разрушительным действиям особей.
Надежда на ведущие к совершенству изменения и ожидание счастья – это абсурдное, ненаучное и нефилософское заблуждение. Мы можем стремиться только к более или менее тривиальному смягчению страдания.
Я верю в аристократию, потому что считаю её единственным средством для создания тех достоинств, которые делают жизнь терпимой для человека-животного высокой организации.
Поскольку единственная движущая сила человека – это тяга к превосходству, нам не на что надеяться, кроме достижения, которое будет вознаграждено таким превосходством.
Мы не можем надеяться на правосудие (правосудие – бесполезный фантом), и мы знаем, что у аристократии есть много сомнительных свойств. Но также мы знаем, и это весьма печально, что нам никогда не удастся упразднить зло, не уничтожив все ценности цивилизованного человека.
При аристократии у некоторых людей есть веские основания, чтобы жить. При демократии у большинства эти основания ничтожны. При охлократии ни у кого нет никаких оснований для жизни.
Только аристократия может создавать значительные идеи и предметы. Каждый, я полагаю, согласится с тем, что такое государство должно предшествовать демократии или охлократии для построения оригинальной культуры. Меньшинство же склонно признавать более близкое к истине утверждение о том, что демократии и охлократии просто паразитируют за счёт аристократий, которые они свергли, постепенно истощая эстетические и интеллектуальные ресурсы, оставленные им в наследство самодержавием, ресурсы, которые они никогда бы не создали сами. Темп растраты этих ресурсов зависит от степени отхода от аристократии. Там, где дух прошлого не исчез совсем, процесс вырождения может быть очень медленным: определённые отжившие, но сохранившиеся влияния прошлого компенсируют упадок. Но там, где полную победу одерживает чернь, вкус неизбежно должен исчезнуть, и тогда мрачный триумф тупоумия торжествует над руинами культуры.
Богатство и роскошь точно так же необходимы для создания и правильного восприятия красоты и истины. Действительно, существование богатства, роскоши и норм, которые они устанавливают, больше всего доставляют удовольствие человеку небогатому и не живущему в роскоши. Массы обокрали бы самих себя, лишив подлинного источника того небольшого удовольствия, которое они получают, если можно так сказать, с помощью отражения.
Тем не менее, когда я расхваливаю самодержавие, то ни в коем случае не подразумеваю такие абсолютные монархии как царская Россия или кайзеровская Германия. Сдержанность необходимо проявлять во всём, и избыточное политическое самодержавие создаёт множество глупых препятствий для развития искусства и интеллекта. Допустимая величина политической свободы совершенно необходима для свободного развития ума, так что, говоря о достоинствах аристократической системы, философ имеет в виду не столько правительственный деспотизм, сколько соглашения чётко определённых традиционных социальных классов, таких как в Англии и Франции.
Потребность правительственной аристократии не идёт дальше защиты богатства и отстаивания достоинства аристократического класса так, чтобы он мог свободно творить узоры жизни и привлекать амбицию тех, кто стремится подняться к его высотам.
Наиболее жизнеспособная аристократия – самая «гибкая», готовая привлекать и приобретать в качестве пополнения всех мужчин любого происхождения, оказывающихся эстетически и интеллектуально пригодными для членства. Кроме того, это приносит пользу, если её представители могут обладать тем естественным благородством, которое довольствуется признанием своего собственного достоинства и демонстрирует своё превосходство соответствующими поступками и поведением, а не снобистскими и высокомерными речами и манерами.
Настоящий аристократ всегда проявляет по отношению к массам благоразумие, добродушие и приветливость, а тот, кто выставляет напоказ свою власть и положение, – некультурный novus homo. Тем не менее, в конечном счёте, вынесение суждения о каком-либо типе общественного строя – это бесполезная затея, так как всё является лишь слепым результатом неуправляемой судьбы, и изменить или исправить что-либо совершенно не во власти любого политика или реформатора.
Вся человеческая жизнь утомительна, несовершенна, безрадостна и издевательски бесцельна. Так было всегда и будет всегда, поэтому тот, кто ищет рай – лишь жертва мифов или собственного воображения.
Желания и чувства человека жаждут состояний, которых нет и никогда не будет, так что тот человек мудр, кто уничтожает желания и эмоции до такой степени, которая позволяет ему презирать жизнь и насмехаться над её наивными иллюзиями и нереальными целями. Мудрец – это смеющийся циник: он ни к чему не относится серьёзно, осмеивает серьёзность и усердие и ничего не хочет, ибо знает, что для космоса желание ничего не значит. И всё же, будучи мудрым, он не испытывает и десятой доли того счастья, которое испытывает собака или крестьянин, не знающие ни о какой иной жизни или стремления выше простейшего животного уровня.
Хорошо быть циником, ещё лучше быть довольным котом, а лучше всего – не существовать вовсе.
Всеобщее самоубийство – самая логичная вещь в мире; мы отвергаем его только из-за собственной примитивной трусости и детской боязни темноты. Если бы мы были здравомыслящими, то искали бы смерть – ту самую блаженную пустоту, которой мы наслаждались прежде, чем стали существовать.
Неважно, что случится с человеческой расой: существование или несуществование земли и её жалких обитателей космосу совершенно безразлично. Арктур сверкал бы точно так же, даже если вся солнечная система была бы уничтожена.
Нежелательность любой системы правления, не имеющей такого качества как доброта, очевидна, поскольку «доброта» – это сложная совокупность различных импульсов, реакций и достижений, крайне необходимых для плавной коррекции таких испорченных и странных созданий как большинство человеческих существ. В основном это слабость (или, в некоторых случаях, выставление напоказ уверенного превосходства), но её конечный эффект желанен, а потому в целом достоин похвалы.
Так как все мотивы по сути эгоистичны и низменны, то мы можем судить о поступках и свойствах только по их эффектам.
Пессимизм порождает доброту. Утративший иллюзии философ даже более терпимый человек, чем самодовольный буржуа-идеалист со своими сентиментальными и сумасбродными представлениями о человеческом достоинстве и судьбе.
«Убеждение в том, что мир и человек есть нечто, чего не должно быть», – говорит Шопенгауэр, – «должно наполнить нас чем-то вроде снисходительности друг к другу. Она напоминает нам о том, что хотя терпимость, терпение, уважение и любовь к ближнему являются самой необходимой вещью в мире, но каждый в них нуждается и, следовательно, каждый человек в долгу перед своим собратом».
Отредактировано Votan (2013-01-11 22:14:47)
